«У нас нет планов по продаже бизнеса на Украине»
— Герман Оскарович, не так давно в прессе прошла информация, что Сбербанк и ВТБ разглядывают вопросец о продаже собственных дочерних структур на Украине. Так ли это? Как вы оцениваете деятельность собственной «дочки» на Украине?
— Пока у нас нет никаких планов реализации нашего банка на Украине. Разглядывать можно любые способности, но планов нет. Что касается функционирования нашего банка на Украине, то можно огласить, что оно происходило и происходит в экстремальных критериях. С учетом этих экстремальных критерий я оцениваю работу нашей команды там как очень положительную. Пока по всем показателям, включая качество клиентского обслуживания, результаты деятельности, технологичность, мы входим в лидирующую тройку. Размер NPL (просроченной задолженности. — «Известия») у нас процентов на 30 меньше, чем в целом по сектору. В общем функционируем довольно стабильно. Естественно, размер операций и баланс резко сократились. Но всё познается в сопоставлении — в ситуации, которая на данный момент сложилась на Украине, мы ощущаем себя существенно лучше, чем соперники.
— Другими словами информация о том, что переговоры уже были, но они ни к чему не привели, не соответствует реальности?
— Я никогда не комментирую, какие были переговоры и на какую тему. Важны факты. Снова повторю, что у нас нет планов, связанных с продажей украинского бизнеса.
— Украина ввела бессрочный мораторий на погашение русского долга, в том числе это касается и задолженности перед русскими банками. Сбербанк заходил в тройку огромнейших кредиторов. Как с сиим обстоят дела? Не собираетесь ли сделать меры? К примеру, прямо за Минфином РФ подать в Английский трибунал?
— Мораторий не касается нашего долга — приблизительно $600 млн. Мы его реструктурировали — конвертировали в бонды по довольно применимой схеме. И огромную часть облигаций продали. В итоге практически ничего не утратили.
— А что с DenizBank в Турции? Он не пострадал от мер, которые были приняты против данной страны?
— С ним всё нормально. У нас отличные результаты по прошлому году, по I кварталу 2016-го. Чрезвычайно мощная команда. Кстати, не так давно прилетел оттуда, у нас проходил captain's meeting, где собрались все 1,5 тыс. управляющих DenizBank. Невзирая на то что он попал под европейские и южноамериканские санкции, позиции у нас там отличные, обычные дела с регулятором. Из-под американских санкций банк удалось вывести, но европейские пока остались, и никак не можем пробить вывод дочерней структуры из-под их.
— Шанс есть?
— Это было бы разумно, так как наказывается реально Турция. Какой в этом смысл? Наши европейские банки из-под европейских санкций выведены, а турецкий — нет. Довольно сложная ситуация, но тем более всё у нас там вполне неплохо.
— Есть ли какие-то новейшие планы по интернациональной экспансии? Либо ситуация не мотивирует?
— Пока нет.
«Думаю, что ни в этом, ни в последующем году приватизации Сбербанка не будет»
— Несмотря на масштабные планы по приватизации госкомпаний, Сбербанк пока в эти планы не вошел. Когда и как может состояться очередной шаг приватизации?
— Это вопросец не ко мне. Это чисто политический вопросец. Правительство выступило «за», но президент произнес, что пока время не пришло. Пока я думаю, что ни в этом, ни в последующем году приватизации не будет, а далее видно будет. Естественно, необходимо учесть, что пока мы под санкциями, приватизировать нас будет довольно трудно. Но в целом мы продажу части толики ЦБ поддерживаем и к этому готовы.
— Другими словами ежели для SPO ожидали «окна» на финансовом рынке, то на данный момент важнее политические нюансы?
— Непременно, необходимо политическое решение, чтоб начать приватизацию. Пока его нет и оно не просматривается, дискуссировать детали и толики не имеет смысла.
«Будем чрезвычайно тесновато кооперироваться с ВЭБом»
— Новенькая команда ВЭБа, где большая часть выходцев из Сбербанка, подготовила 1-ый вариант стратегии. А именно, планируется большую часть долга Центробанку перевести в бессрочный субординированный кредит. Другими словами ЦБ, который является акционером Сбербанка, станет собственного рода квазиакционером ВЭБа. У вас столько общего. Может, есть какие-либо совместные планы уже?
— У нас, естественно, с ВЭБом особенные дела. В том смысле, что там работают уже наиболее 30 служащих — выходцев из Сбербанка. При этом это не самые худшие наши кадры. Я бы даже произнес, что это фаворитные наши кадры. Непременно, для Сбербанка было болезненно в таковой маленький период, в течение 2-ух месяцев, утратить такое количество обученных людей. Для хоть какой организации, вне зависимости от размеров, это было бы болезненно. И это накладывает отпечаток на нашу работу и наши отношения — сохраняются дружеские и проф отношения, стараемся их морально поддерживать, так как там чрезвычайно много антикризисной работы. Делимся всем, чем можем, — опытом, технологиями. Там формируется команда. Идет обычная работа по расчистке активов, систематизации, постановке базисных действий, IT. Всё, что там происходит, — здоровый и верный процесс. Думаю, что уже через год вы ВЭБ ни снаружи, ни внутренне по денежной отчетности не узнаете. Это будет полностью прозрачный институт развития.
— Это будет конкретно банк с лицензией ЦБ?
— Это будет банк — институт развития. На данный момент не дискуссируется получение лицензии, классический банкинг для ВЭБа не рассматривается. Новенькая команда, кстати, ей чрезвычайно помогал выходец из Сбербанка и управляющий азиатской части McKinsey Денис Холмов, разработала 1-ый проект стратегии, где обобщила мировой опыт банков развития. Всё это будет представлено на наблюдательном совете ВЭБа. И в зависимости от того решения, которое воспримут правительство и председатель правительства, эта стратегия будет реализовываться.
— Другими словами информация о том, что банк поделят на коммерческий и «токсичный», далека от реальности?
— ВЭБ не будет коммерческим банком. По закону ВЭБ имеет право кредитовать коммерческие проекты лишь в случае, ежели ни один коммерческий банк не взялся их кредитовать, но они имеют соц либо экономическое значение для страны. Предполагается что ВЭБ будет классическим банком развития, который нужен для помощи правительству. Он будет брать на себя опасности, которые будут провоцировать приход коммерческих банков в какие-то принципиальные для страны проекты. Но для этого необходимо достроить целый ряд компетенций.
— При всем этом функции поддержки внешнеторговой деятельности передадут Российскому экспортному центру, который планируется отделить от ВЭБа?
— Для чего? Это классическая функция банка развития, но повторюсь, что окончательное решение будет за правительством.
— Понимаю, что совершенно слухи-слухи, но прогуливаются дискуссии, что на базе ВЭБа и Сбербанка будет сотворен некоторый мегабанк. Есть хоть какое-то основание для этих дискуссий?
— Нет ничего общего меж банком развития и коммерческим банком. Никакого мегабанка создаваться не будет. Нет не только лишь таковых планов, да и дискуссий я таковых не слышал. Полностью может быть, что мы, ВТБ и остальные банки будем чрезвычайно тесновато кооперироваться с ВЭБом, ежели сегоднящая концепция будет принята.
— Каким образом будет осуществляться кооперация?
— К примеру, есть некий принципиальный проект правительства — дороги, стальные дороги, аэропорты. Либо идет речь о соц государственно-частных проектах. Мы лицезреем себе завышенные опасности, эту часть рисков может абсорбировать на себя ВЭБ за счет собственных инструментов — к примеру, в прямом участии в синдикате с нами, принимая огромную долю рисков на себя, чтоб мы могли с коммерческой точки зрения потянуть эти проекты. Либо это могут быть гарантии, поручительство и т. д. Для такового рода кооперации либо сотрудничества я вижу огромное поле. Никакого эксклюзива для Сбербанка здесь, естественно, не быть может. Это могут делать все коммерческие банки в кооперации с ВЭБом.
«Нулевые ставки свидетельствуют о полной стагнации экономики и пока не просматриваются»
— Сбербанк понизил ставки по вкладам, в особенности по денежным. Как вы видите предстоящий процесс? Вправду ли, как заявил не так давно ваш заместитель Александр Морозов, они могут снизиться до сотых процента? Есть ли шанс, что Сбербанк вообщем установит по денежным вкладам отрицательную доходность?
— У нас, я надеюсь, что нет. В европейских странах, в том числе для нашего бизнеса в Европе, это полностью может быть, но исходя из убеждений русской практики таковых тенденций не просматривается.
— Но третья часть вкладов у нас на данный момент в валюте, а количество денежных кредитов стремительно понижается...
— Я бы не произнес, что спроса совершенно нет. Есть кредиты и в валюте. Просто мы стали агрессивно смотреть за тем, чтоб люди не брали на себя денежные опасности. В этом смысле кредитный денежный портфель сокращается, естественно. Но вы же осознаете, что у русских компаний было огромное количество наружных привлечений, а на данный момент интернациональный рынок капитала практически закрыт для их. Потому спрос на денежные кредиты есть. Но у нас есть значимый запас по денежной ликвидности.
— Другими словами запретительных ставок вы вводить не будете?
— Никогда нельзя предсказывать, что будет, но пока это не просматривается. Было много пиара, что у нас ставки около нуля, но это не так. Это значит, что в экономике небольшой спрос на средства. Подвести жеребца к водопою можно, но вынудить его пить нельзя. Можно понизить ставки до нуля, но вынудить компании брать средства нереально. Когда возникает нулевой спрос, тогда же возникают нулевые ставки вербования, но пока нам это не угрожает.
— По кредитам вы тоже снизили ставки, чтоб привлечь клиентов. Но пока кредитование еще стагнирует. Когда ждете роста спроса на кредиты, в том числе со стороны населения?
— Спрос на потребкредитование равномерно восстанавливается. Ежели сначала 2015 года раз в день мы получали 20–25 тыс. заявок на кредиты, то на данный момент показатель возрос до 35–40 тыс., другими словами он значительно выше. Но это всё равно не то, что было в 2014 году. Ужаснее, естественно, дела обстоят в корпоративном секторе. Есть индикаторы, которые молвят о начале экономического подъема. Это проектное финансирование, инвестиционное кредитование. Они на данный момент практически не нужны.
— А есть прогнозы по сиим продуктам?
— Пока не видно, что спрос на их начнет расти. Это вопросец касается в принципе глобальных вещей — предсказуемости, вкладывательного климата.
«Мы разглядывали себе проект Почта Банка, но сочли нецелесообразным»
— Как оцениваете проект собственного основного соперника ВТБ — Почта Банк? Не опасаетесь, что обыграет вас на вашем поле — развитой филиальной сети?
— Я не комментирую деяния соперников, так как делать это — не уважать соперников, что то же самое, что не уважать клиентов.
— Но считаете их соперником?
— Я все банки считаю соперниками. Мы себе разглядывали этот проект, но посчитали нецелесообразным. Но это ни о чем же не говорит. Есть уважаемые соперники, они выбирают себе иной путь. Кто из нас прав, может показать лишь время.
«Повышение взносов в АСВ — практически увеличение налогов»
— Но с главным соперником общественная боль в голове — увеличение ставки взносов в Фонд страхования вкладов. Снова на вас ляжет львиная толика и вы будете спонсировать зачистку банковского сектора? Вы хотя бы участвовали в дискуссиях этого вопросца?
— Мы будем дискуссировать данную тему непременно. Нас никто не спросил. Наутро узнали, что поднимаются ставки. Это чрезвычайно нехорошая для нас и финансово накладная практика. Можно именовать это взносами, но нам практически объявили о повышении налога. На фоне заявления президента, что в течение 3-х лет не будут повышаться налоги.
Ну и на самом деле эта болезненная история совсем несправедлива к нам. Почему мы должны оплачивать чужое мошенничество и долголетние пробелы в надзоре? Нужно находить какие-то другие пути решения трудности. Разумеется, что Система страхования вкладов просит значимой модернизации, и в этом у нас есть полное осознание с Агентством по страхованию вкладов (АСВ).
— Еще одна болезненная тема, в том числе для вашего НПФ Сбербанка, — новенькая пенсионная реформа. Ваше отношение к тому, что накопительный компонент планируется перевести в страховую часть, а скопления сделать добровольно-обязательными?
— Я негативно к этому отношусь. Я был человеком, который в свое время пробивал и вводил накопительную систему. Мы перебирали все варианты относительно вероятных добровольных систем, но они, к огорчению, нигде в мире не проявили себя. Они могут быть стимулирующими со стороны страны, могут быть доп, но не основными. Мы осознаем, что при всех сценариях толика социальной помощи в бюджете будет расти, но при ухудшающейся демографии мы не сможем удерживать уровень ставки замещения, другими словами соотношение средней пенсии и средней зарплаты, которая есть сейчас. Она будет падать, и это крупная неувязка. Необходимо находить решение, но в критериях падающего тренда в экономике увеличивать эту ставку, а она берется с очень чувствительного ФОТа, будет чрезвычайно болезненно. Когда мы снизили ЕСН с 36% до 26%, то это отдало колоссальный итог. И на данный момент идти назад контрпродуктивно.
«Сбербанк не участвует не будет участвовать в санации банков»
— Почему Сбербанк не участвует в санации остальных банков? Неинтересна эта форма деятельности?
— Для нас неинтересна.
— Не будете?
— Нет. Нам никто не нужен. Мы самодостаточны. Нам есть чем заняться снутри банка. Необходимо увеличивать свою эффективность, инновационность, много еще чего же.
— Будет ли изменяться стратегия банка в связи с сиим?
— В прошедшем году мы уже поменяли ее, сделав очень амбициозной, на грани осуществимости. Это вызывало огромные споры посреди наших директоров, акционеров. Но мы уверили всех, что таковой уровень амбиций в данной ситуации очень нужен. Что нам необходимо очень быстро увеличивать свою эффективность в связи с кризисом в стране и в связи с тем, что нашими соперниками всё больше стают хайтековские компании. Ежели мы эту трансформацию не успеем сделать, то в перспективы мы мертвы.
— Но с господдержкой же легче осуществлять амбициозную стратегию?
— Господдержка здесь не помогает. Эта ситуация будет скапливаться, скапливаться, а позже она упадет. Может, мы так сможем продержаться 5–7 лет, а позже нагнать это будет нереально. Сбербанк сейчас пошел в чрезвычайно суровую трансформацию, хотя, казалось, что После рывка, который мы сделали, сейчас можно дух перевести. Но оказалось, что нет. Ежели мы на данный момент не создадим рывка, еще больше принципиального, то мы будем неконкурентоспособны. Новенькая программа предполагает новейшую технологическую платформу а именно. Это мировой прецедент. Нет ни 1-го банка нашего размера, который бы без помощи других выстроил аналогичную по качеству платформу. Есть хайтек-компании, которые так делают, но нет ни 1-го банка. Мы взяли самую продвинутую платформу, но как она масштабируема — большой вопросец. Это огромные опасности, но мы на их идем, так как ежели мы с данной задачей справимся, то качество банка будет совсем другим. От сегодняшнего банка не остается фактически ничего. Но это просит не только лишь конфигурации платформы, да и конфигурации всей нашей культуры, конфигурации всей нашей структуры, это переход, как мы его окрестили, в Сберgile. К концу 2018 года мы должны сделать все главные элементы платформы, сначала 2018-го смогу огласить, справляемся мы либо нет. Пока шансы отличные.
«Банкинг поменяется драматически. Карта будет не нужна»
— Схожая трансформация просит колоссальных расходов. Сколько планируется на это издержать?
— Она просит сначала колоссальных человечьих мощностей. Слава Богу, что мы семь годов назад сделали Сбертех. На данный момент это порядка 7 тыс. программистов, мы на данный момент 80% программных товаров делаем себе сами. Планируем перейти на то, чтоб на сто процентов самим делать себе технологии. Задачка финансово накладная и томная, но дает большой денежный выход. Мы сейчас платим сотки миллионов баксов за весь софт, лицензии. Всё это уйдет в прошедшее. Весь софт будет наш, платформа наша, и мы никому ничего за это платить не будем.
— Фронт-офис, с модернизации которого вы и начинали, когда пришли в Сбербанк, совершенно уйдет в прошедшее?
— Практически. Эта трансформация, которая резко уменьшит потребность в физических отделениях. Там будут сохраняться в основном функции — advisory (консультативные. — «Известия») и наличного обслуживания.
— По телефону консультировать нельзя?
— Можно. И технологии разрешают это сделать. Ты нажимаешь на клавишу, и оператор, которого еще можешь и выбрать, дает для тебя советы в формате видеоконференции. Но какое-то количество отделений остается. До этого времени есть люди, которым принципиально придти в отделение со сберкнижкой, пообщаться.
— И много таковых, которые прогуливаются со сберкнижкой?
— В прошедшем году было 700 млн визитов. Мы было отменили сберкнижку и получили в месяц такое количество приреканий, что напечатали, вернули и снова начали выдавать. Мы должны следовать за клиентом. Ежели клиент желает сберкнижку — пожалуйста.
— Технологии — отлично, но пока клиенты жалуются, что испытывают трудности с обслуживанием сейчас имеющихся карт — чтоб провести значительные операции с картой, необходимо идти в отделение, которое эту карту выдало. О каких разработках речь, ежели даже нет единой системы?
— У нас внедрена Единая платформа, и мы ввели технологии, дозволяющие обращаться в хоть какое отделение, но есть трудности с резко возросшим уровнем мошенничества. Основная неувязка тут — неувязка идентификации. Когда вы приходите в то отделение, где вас знают, — это одно. Когда вы приезжаете в город Владимир либо на Сахалин, вас там никогда не лицезрели в глаза. Сиим стали воспользоваться мошенники. Потому мы обязаны вводить ограничения, но это временная история. У нас на данный момент рассматривается целый ряд подходов к вопросцам сохранности. К примеру, такие как voice recognition (идентификация по голосу), image recognition (идентификация по наружности). Эти решения, которые могут довести точность идентификации (аутентификации) до 99,9%, находятся в высочайшей степени готовности. Надеюсь, что в течение 2–3 лет сможем их ввести. Это не только лишь защита от мошенничества, да и удобство. Не надо никуда ездить, не надо документов, чтоб мы идентифицировали ваш глас для совершения хоть какой операции. В нашей новейшей платформе «18+» заложен функционал идентификации клиентов по ладошки. Мы на данный момент всё больше и больше банкоматов закупаем с биометрией. Соответственно, как такая карта, основная задачка которой состоит в идентификации, уходит в прошедшее. После внедрения платформы «18+», а она планируется к 2018 году, необходимость в карте отпадет. Банкинг поменяется драматически.
— Но за рубежом карта всё равно будет нужна?
— За рубежом будет труднее. Описанные мною технологии не будут работать. Лишь в нашей сети. Я думаю, что равномерно и там будут уходить карты, но это не перспектива ближайших 5 лет.
«Нам необходимо практически поменять все сферы нашей деятельности»
— Не планируете ли вы активно участвовать в работе Центра стратегических разработок (ЦСР), к которому имеете прямое отношение, После того как туда пришел Алексей Кудрин? И планируете ли усилить работу в Экономическом совете при президенте, рабочую группу которого он возглавил?
— Да, естественно. Меня включили в состав рабочей группы. Был разговор с Алексеем, и я произнес, что готов помогать ему во всем.
— Дискуссии обещают быть жаркими. Есть информация, что силы в совете разделились на приверженцев немедленной эмиссии средств и долгих структурных реформ.
— Я уже произнес, что у нас неувязка не со стороны валютного предложения, а со стороны спроса. У нас нет трудности недостатка ликвидности, у нас неувязка в инвестклимате и нежелании инвестировать. Все источники экономического роста в преодолении ограничения спроса. Навряд ли в наиблежайшие годы получится сделать это за счет роста доходов. Бюджет в силу недостатка очевидно уже не будет стимулирующим, как это было ранее.
Полное заблуждение целого ряда людей, которые не чрезвычайно соображают, как работает экономика, состоит в том, что можно снова — а здесь можно вспомнить 1990-е годы — попробовать влиять на экономику за счет эмиссии. Не считая инфляции, мы ничего не получим. Почему-либо эти люди решили, что для нас законы экономики сделают исключение. Ежели кто-то может договориться с ней на данную тему, то отлично, но пока это никому не удавалось. Довольно поглядеть на крайний опыт в данной сфере — пример Бразилии. Они ровно сиим и занимались крайние годы — при инфляции 6–7% раздавали через банк развития дешевенькие кредиты под 3% годовых, в итоге пораздавали $330 миллиардов и заместо роста получили спад и политический кризис. Это не то, чем необходимо заниматься. Это уход от тех заморочек, которые назрели и перезрели в экономике. И это метод ничего не делать. Давайте напечатаем средства — и всё будет отлично. Магическое лечущее средство, которое вылечит всех. Но мы же не малыши, чтоб в это верить.
— Что необходимо делать, чтоб оживить экономику?
— Нам необходимо практически поменять все сферы нашей деятельности. Все наши университеты, имеющиеся в продвинутых странах, сейчас находятся у нас как университеты, но во многом носят имитационный нрав. Например, основной институт рыночной экономики — институт личной принадлежности у нас есть, но он нормально не работает, не защищен. Владея хоть какой личной собственностью, вы сможете в один момент ее лишиться, ежели ей заинтересовались соперники либо еще кто-то. Это всё просит сурового конфигурации и укрепления. Это в состоянии сделать лишь один субъект — правительство, но в нынешнем его состоянии даже при большом желании сделать это будет тяжело. Для подобного рода широкомасштабных реформ, необходимо сделать эффективную систему управления, которая быть может результативной.
«Я вижу не достаточно новаций, которые нельзя применить на госслужбе»
— Какие из управленческих новаций, которые вы собираетесь использовать в Сбербанке, применимы для госуправления? Как идет процесс по консультированию правительства в этом смысле?
— Я вижу не достаточно новаций, которые нельзя применить на госслужбе. У меня есть опыт работы и там, и там. Когда мне молвят, что решение не плохое, но его нельзя применить на госслужбе, я говорю, что 16 лет провел на госслужбе. Мне, пожалуйста, не рассказывайте, я всё не по рассказам знаю. Это полностью всепригодная история, имеющая, правда, свою специфику. Естественно, интернациональный опыт указывает, что госслужба не является драйвером инноваций. Им является личный сектор. Но расскажу для вас историю, которая стала шоком для меня и которую уже пересказал всем своим товарищам в правительстве. Когда не так давно мы были в Силиконовой равнине в компании, которая является одним из огромнейших консультантов по Agile, то узрели необыкновенных людей. Традиционно там ребята прогуливаются в потертых джинсах и ботинках, а там вдруг оказались приличные и в возрасте люди в очках, костюмчиках. Я спросил, кто это, и мне ответили, что это чиновники из правительства Норвегии. Изучают Agile. Я был в шоке. Оказалось, что там были и остальные правительства — Англии, Новейшей Зеландии, два министерства США. Ежели эти правительства изучают Agile и начинают внедрять Agile, а у нас еще предшествующая генерация технологий лишь может быть начнет внедряться, то для нас это реально чрезвычайно большой вызов.
— Может, тогда на данный момент как раз есть шанс проскочить сходу на иной уровень?
— Проскочить нереально. У нас опыт на данную тему большой. Когда мы делали 15 ЦСКО (центр сопровождения клиентских операций), то отлично соображали, что в лучшем случае остается 5. А это строения, оборудование, люди. Я осознавал, что создается это на три года, позже придется равномерно ликвидировать. Было чрезвычайно жаль, я пробовал обойти хоть какими методами, со всеми консультантами говорил, но всё равно оказалось нереально. Я сейчас понимаю, что расходов промежного шага избежать было нереально. Меж Сбербанком 2010 года и 2016 года – крупная дистанция. Перепрыгнуть ее в один прыжок было нельзя. В госуправлении всё ровно так — не имея стройной менеджерской системы, приготовленных людей и культуры, в систему Agile войти нереально.
— Конкретно из-за отсутствия системы управления у нас такие трудности с расходованием бюджета — поначалу средства мучительно отыскивают, находят, а позже Счетная палата констатирует, что они не израсходованы и возвращены в бюджет?
— Это прямое следствие. Бюджет — один из видов ресурсов. Как можно отлично воплотить проект и инвестировать средства, когда нет отлаженной системы управления проектами? Уже с шага выбора целеполагания, самых болевых точек для инвестирования начинаются трудности. Все стадии проектного управления ориентированы на заслуги 3-х частей. Как мы говорим, качество, график, бюджет. С определенным качеством в определенные сроки и при строго определенном бюджете окончить стройку объекта, создание программного продукта, стройку больницы либо проведение реформы. Чтоб таковой системой управлять, необходимо огромное искусство, а чтоб перейти в Agile, необходимо другое мышление.