У «Норильского никеля» есть горнодобывающие активы в Австралии, Ботсване, ЮАР и никелерафинировочный завод в Финляндии. Управлением компании на данный момент ставится задачка как по развитию имеющихся забугорных активов, так и по поиску новейших увлекательных проектов. Поиску не только лишь на Африканском континенте и в Австралии, где работа для «Норникеля» уже стала обычной реальностью, да и в остальных частях света. Основное, чтоб проект был высокорентабельным и опасности по нему были малы. При этом идет речь не только лишь о географической диверсификации, да и о продуктовой: компания готова разглядывать возможность вхождения на остальные достойные внимания рынки металлов.
О том, как работается и живется на одном из африканских активов «Норникеля» – предприятии Tati Nickel, – в особом репортаже Алексея Баранова.
Наш самолет приземляется в аэропорту ботсванского Франсистауна. За бортом 40 градусов жары. Спустя 15 часов в воздухе я в конце концов нахожусь в городе, который своим возникновением на карте мира должен первой золотой лихорадке в Африке.
И который с 2006 года нанесен на карту компаний «Норильского никеля». Невзирая на то что нахожусь я на другом континенте и даже в другом полушарии, сходство Франсистауна с Норильском поразительное.
Во-1-х, люди. Такие же открытые и готовые постоянно придти на помощь. Есть легенда, согласно которой, испытывая денежные затруднения, можно обратиться к хоть какому норильчанину в аэропорту – и тот обязательно даст средств на билет до Норильска. В аэропорту Франсистауна мне тоже посодействовали: два джентльмена без излишних слов протянули мне телефоны, узнав, что меня не встречают, а русский мобильный оператор предательски не находит сеть.
Во-2-х, местная «социалка». Tati Nickel подобно собственному «большому брату» участвует в строительстве детских садов и школ, обеспечивает работой огромную часть населения, развивает местную медицину.
Но самое приятное – это в-3-х. Узреть в глубине Африканского континента знакомое по заполярному Норильску лицо.
Старенькый человек, новейшие правила
Богдана Кужеля тут именуют уважительно «старик» (old man). Но совсем не из-за возраста – исполнительному директору Tati Nickel Mining Company всего 57. Быстрее, прозвище свое Богдан Иванович получил за присущие ему мудрость в разрешении всех ситуаций и способность примирить конфликтующие стороны. Потому за решением хоть какого вопросца – к «старику». Но сам Кужель куда огромным своим достижением считает примирение служащих Tati Nickel с русской системой управления, которая пришла сюда совместно с командой «Норильского никеля». О ее особенностях мы и начали беседу с главой ботсванского актива ГМК.
Тяжело было придти в чужой монастырь со своим уставом? Я имею в виду российскую систему управления.
Думаю, местным жителям было сложнее. Они к работе относятся чрезвычайно расслабленно: есть она и есть. Основная жизнь у ботсванцев не на работе – она После либо в выходные. В Норильске мы жили по 16–18 часов на производстве, ты едешь домой и думаешь о работе. А тут опоздание числилось обычным явлением. Когда я приехал, то просто не мог поверить: планерки продолжались полтора часа – час. Пятиминутка выливалась в три часа. Это смешно. А в это время оборудование находилось фактически без надзора. Пришлось чрезвычайно много издержать нервишек, и сейчас эти совещания укладываются в 15 минут.
Но это, возможно, ментальность, как с ней биться?
Тяжело, но можно. К чисто местной индивидуальности я, пожалуй, отнесу лишь желание побеседовать. Обожают тут это – чем и объясняются такие длительные заседания. Чрезвычайно долго и тяжело пришлось приучивать к сжатой форме общения, но на данный момент привыкают.
В 2006 году, когда «Норильский никель» купил Tati, вы были директором по производству в Норильске. Задумывались ли, что когда-нибудь поедете в Африку? Помните свою первую мысль, когда для вас сделали это предложение?
Не могу огласить, что это было приятной нежданностью поначалу, но потом… Тут все другое: иная страна, остальные законы, остальные люди, иная ментальность, иной подход, другое отношение к работе.
С которыми вы не были знакомы.
У меня довольно опыта, для того чтоб приспособиться. Я могу показать людям вокруг, как необходимо работать. Уверить их в том, что можно делать, а чего же нельзя. Есть некий опыт и мудрость жизненная, чтоб суметь не стать тут недругом. Это чрезвычайно серьезно, так как, вроде бы то ни было, мы тут чужие. Мы не неприятели, как, скажем, южноафриканцы, которые эксплуатировали обитателей Ботсваны, но мы чужие.
Вы в Ботсване уже два года. Еще есть что-то, что вас восхищает?
К примеру, тут чрезвычайно серьезно относятся к разным инструкциям. Чрезвычайно болезненно воспринимают, ежели на производстве через голову дается команда. Это считается нарушением производственного кодекса. Предполагается даже, что ежели вы это сделали, то впрямую обвинили человека в некомпетентности. Тут совсем нормально, ежели вдруг подчиненный написал жалобу на собственного управляющего вышестоящему начальству. При всем этом создается комиссия, начинается выяснение, и принимается решение, виноват тот либо этот, просить прощения либо нет. И вот что умопомрачительно: После таковой процедуры они опять друзья, и совершенно нет чувства, что эти двое что-то не поделили. Здесь же идут курить совместно.
Открыли ли вы себе тут какие-то управленческие либо организационные приемы, которые можно было бы взять на вооружение и применить у нас? Либо все напротив происходило?
В Ботсване нет культуры производства, это аграрная страна. Два металлургических компании – по сути и все (я не беру добычу алмазов, тут есть свои производственные традиции, которые пришли из ЮАР). Все создавалось наскоком, не было общей политики. И самое основное, тут не было спроса за итог, хотя работающие обитатели Ботсваны неописуемо защищены: за невыполнение производственной программы нельзя бить рублем, а разбирательство по самому явному проступку может продолжаться месяцами. Даже ежели докажешь, что человеком нанесен материальный вред, то взыскать с него эти средства не получится.
Случалось ли что-либо схожее при вас?
Естественно, масса примеров. Но самое ужасное тут то, что одно неудобное слово быть может расценено как расистский выпад. Мне с огромным трудом удалось замять дело, когда один из менеджеров написал заявление в наше же управление сохранности, обвинив представителя русской стороны в проявлениях расизма. Очевидно, «обвиняемый» даже не осознавал, в чем дело. Это приблизительно как огласить супруге: «Не женское это дело!» – а она на тебя в трибунал подаст за сексизм.
Вы чувствуете, что как-то меняетесь в связи с таковыми тонкостями в разговоре?
Я не меняюсь, изменяется подход. У меня еще по Норильску есть опыт работы с людьми в самых критических ситуациях. Я, естественно, не могу мыслить, как задумываются коренные обитатели Ботсваны, но я могу уже это представить, я знаком с их традициями, чертами поведения. Вот, скажем, у нас подчиненный не сядет, пока ему управляющий не предложит. А здесь напротив: работник входит в кабинет к начальнику, берет стул и садится. Даже ежели начальник стоит.
Come on and dance
На обед отправляемся домой к Богдану Ивановичу. Девушка-делопроизводитель, пританцовывая за стойкой ресепшн, практически в глас поет нам вслед удалую африканскую песню.
– Я сам до этого времени оглядываюсь, – говорит Богдан Иванович. – Тут это нормально. Где бы то ни было – в магазине, на улице: лишь зазвучит музыка – ботсванцы начинают плясать.
По пути в город нас ожидает санитарная обработка. Завод Tati находится в зоне, где не так издавна свирепствовал ящур. Потому на особом посту нужно выйти из кара и потоптаться в ванночке с дезинфекционным веществом. Кар также должен проехать по рукотворной луже, полной дезинфектора.
В саду рядом со своим домом Богдан Иванович протягивает мне спелые лимоны и сокрушается, указывая на пожухлые деревья:
– Бананы померзли. Прошлой в зимнюю пору (нашим календарным в летнюю пору. – «Известия») как-то ночкой минут на пятнадцать стукнули морозы в минус один.
На заднем дворе у Кужеля собственный курятник и две собаки, одну из которых он планирует взять сиим в летнюю пору в путешествие в Норильск.
– Вообщем, – объясняет Кужель, – ботсванцы чрезвычайно обожают собак. Мои две – это совершенно ничего. У каждой семьи тут их минимум по три. Но признак благосостояния для рядового обитателя Ботсваны – это наличие скота. Потому ящур был истинной государственной катастрофой – столько скотины полегло! А ежели ты вдруг убьешь чужую корову, то можешь получить семь лет тюрьмы. При этом судить тебя будет котла.
Что же все-таки это такое?
В Ботсване еще существует племенное разделение, и оно играет гигантскую роль во всех сферах. Котла – это совет старейшин. Ежели человек сделал нарушение, то котла может присудить штраф. В поисках справедливости гражданин Бостваны может обратиться в котлу. Старейшины не разглядывают лишь несколько преступлений, включая изнасилование либо убийство. А за хоть какое другое нарушение котла может присудить, к примеру, дать корову либо заплатить штраф. Котла же может решить депортировать иностранца в течение 24 часов – ежели он, не дай бог, оскорбил кого-либо.
На вашей памяти было подобное?
1-го южноафриканца, который работал в Tati, депортировали два года назад. При этом отменить решение котлы никто не может, даже президент. Это записано в статье закона о эмиграции: решение котлы является неотклонимым к выполнению. Тем, кто приезжает в другое правительство, необходимо уважать местные законы и жить по ним, не пытаясь их ассоциировать с законами собственной страны. Это – теорема.
А для вас приходилось разговаривать со старейшинами и решать какие-то деловые вопросцы?
Естественно, мы же находимся на их местности. Все земли Ботсваны принадлежат племенам. Решения по почти всем вопросцам совместно с государством принимаются вождями племен. К примеру, Франсистаун, где мы находимся, поделен на три части – это неповторимое место, тут стыкуются три племени. Скажем, компания, имеющая муниципальную лицензию на разработку, обязана испросить согласия у вождя – землей-то обладает племя. Почти все социальные вопросцы определены для компаний государством и старейшинами. Есть программа, неотклонимая для выполнения компанией. К примеру, мы выстроили несколько компьютерных классов, детский садик.
Другими словами Tati Nickel в плане социальной ответственности корректно ассоциировать с Заполярным филиалом в Норильске?
На сей день Tati в масштабах Ботсваны означает не меньше, чем «Норильский никель» для Рф. Это – 3-я компания в Ботсване. Это – градообразующее предприятие стотысячного Франсистауна. От нас зависят также компании, которые работают на критериях аутсорсинга. К примеру, ремонтные либо транспортные. В Tati Nickel сейчас 850 служащих, но работу, беря во внимание фирмы-партнеры, мы даем практически 6 тыщам человек, а в каждой африканской семье как минимум пять-шесть членов.
Выходит, каждый 3-ий обитатель Франсистауна как минимум слышал о «Норильском никеле».
Нет, о «Норильском никеле» знают даже в самых глухих деревнях далековато за пределами Франсистауна. Сначала благодаря нашей благотворительной деятельности. Ботсвана на данный момент чрезвычайно бурно развивается во всех отношениях. На подъеме индустрия и сельское хозяйство. За 35 лет население данной страны возросло втрое! При всем этом тут огромные трудности с электроэнергией: недостаток составляет порядка 40 процентов. Не хватает воды. В Ботсване наибольший процент ВИЧ-инфицированных в мире: по официальным данным – около 30, неофициально – до 60 процентов. Потому роль бизнеса в разрешении соц заморочек нужно.
Единственное в мире
Издалека производственные переделы Tati Nickel похожи на большой парк развлечений с южноамериканскими горками. По сути «горки» – это питатели, по которым в мельницы транспортируется руда. И вся эта краса под открытым небом.
А вам это было нежданностью?
Поначалу было. А позже возникает вопросец: Африка, жара, для чего тут стенки?
Как же сезон дождиков?
Это не означает, что дождик зарядил и три месяца льет: 20–30 минут – и все. Под этот период оборудование изготовлено таковым образом, что электрические коммуникации там, где можно, укрыты, и они водонепроницаемы. Это, кстати, один из причин, который позволяет при таковых скачках цен и при таком содержании сплава в руде держаться на плаву: тут отсутствует инфраструктура, нет спостроек, сервис которых чрезвычайно затратно. Знаю по Норильску.
Культуры производства на Tati не было, а в самом производственном процессе были пробелы?
Нет, но тут работали по факту: сломалось – встали, починили. Нередко не чинили, а меняли на новое. Не было как такового понятия выполнения производственной программы. В Ботсване все работают по результатам денежной деятельности: ежели есть средства в банке, есть чем платить зарплату – это отлично. Сколько произведено никеля, уже непринципиально. Этот подход был неплох при тех ценах и критериях, когда было содержание в 10-ки раз больше, чем на данный момент, когда любая тонна на счету. Это и зарплата, и налоги, и все другое.
Что касается производства, то мы упорядочили и усовершенствовали то оборудование, которое имелось. Чтоб стабилизировать работу, запустили доп цепочку, которая была угроблена, и числилось, что она неэффективна. На данный момент Tati Nickel перерабатывает около 12 млн тонн руды в год. Это соизмеримо с переработкой руды в Норильске. Когда мы приехали, было 8–9 тонн. Tati Nickel сегодня – это единственное предприятие в мире, которое перерабатывает сырье с таковым низким содержанием никеля.
Как низким?
Компанию в Ботсване в свое время приобрели за довольно суровую сумму, и еще три года назад ситуация была несколько другая, чем на данный момент. В то время Tati Nickel типо имела разведанные ресурсы, а содержание никеля в руде было достаточно высочайшим. Доходило до наиболее 1-го процента от массы, на данный момент – 0,14–0,15 процента.
Несложно осознать, почему прежние обладатели Tati Nickel ориентировались лишь на денежный итог.
Я не говорю, что они плохо работали. Но руководители из Йоханнесбурга появлялись во Франсистауне наездами, потому, по всей видимости, оборудование и оказалось в таком состоянии. Невзирая на то что завод относительно новейший, тут была высочайшая аварийность. До 30 остановок в день с прекращением выдачи продукции. Когда я приехал, некие агрегаты были просто недосягаемы – залиты, завалены, до их было не добраться.
Наследство для вас досталось…
Да, но тогдашние цены на никель и богатая руда дозволяли иметь чрезвычайно маленький коэффициент использования оборудования. Другими словами наблюдали тут лишь за наличием валютных потоков. Все были довольны, хотя можно было получить существенно больше прибыли. Нам удалось поменять подход к эксплуатации, ремонту, обслуживанию оборудования.
А что касается запасов?
Ресурсы, которые были продекларированы при покупке этих активов, не подтвердились. Свежие исследования проявили, что наибольший срок жизни месторождения Phoenix – до первого квартала 2015 года. Остается месторождение Selkirk. Ранее тут производили отработку руды подземно и всю богатую руду избрали. Не так давно спецы Tati вместе с «Гипроникелем» произвели новейшие расчеты, которые проявили, что, невзирая на довольно низкое содержание сплава в руде, это месторождение быть может действенным. Таковым образом, срок эксплуатации обогатительного производства Tati Nickel продлевается до 2023 года.
В прошедшем году Tati Nickel был единственным забугорным активом «Норникеля», который выплатил дивиденды.
Да, вправду, Tati Nickel тогда таковым образом заявил о собственной состоятельности. Но в этом году за несколько месяцев стоимость на никель свалилась с 28 до 16,5 тыс. До отработки месторождения Phoenix осталось три года, и за этот период нужно сделать все, чтоб запустить Selkirk. Это задачка не только лишь финансовая, да и политическая. У «Норильского никеля» есть свое лицо – как большой интернациональной компании. Рынок никеля довольно узенький. Для того чтоб в нынешних критериях быть фаворитом, нужно быть фаворитом во всем – и в имиджевом, и в производственном плане. Как неважно какая большая компания, «Норильский никель» должен влиять на рынок, а это можно делать, лишь имея компании в разных регионах мира.